Мм, Черный Дракон понравился и даже очень. Было много косплея, больше чем любительский который. И хоть большинство караокеров налажали от души (я как вспомню выступление двух девушек, исполнивших 3ий опенинг реборна, так уши вянут, хоть они двигались хотя бы немного), и я не смогла поглядеть на награждение, все было здорово. Надеюсь, что в следующем году буду участницей)
А вообще, полноценный и красивый отчет с фоточками будет где-то в ноябре. Нас с Рэви запрягла его написать классуха. Она заявила, что раз мы прогуляли литературу, то будем писать сочинение, причем обязательно с фотками хД Оно пойдет в портфолио класса. Зачем – ей одной известно.
- Если я начну писать свои впечатления и о том, что мне понравилось, никто и слова не поймет. Вот например: там был Данте, ах, какой там был Данте, а я с ним не сфоткалась, все, жизнь закончена, я ушла ангстить, - сказала я и театрально прижала руки к груди.
- Ага, а я сфоткалась с Кандой, - подхватила Рэви.
- И я, я тоже! А какой там был Грей!..
- Ыыыыы!111…
- И куча сердечек на полях.
- И звездочки.
- И смалики кавайные.
- Ну, куда ж без них-то!..Придется написать мини-словарик, блин. Ааа, чтоб их всех!..
P.S. Гугла-чан, я обязательно отбечу твой фанфик. Если повезет – даже сегодня. Времени в обрез, полчасика свободы – и я сюда сразу же хД
И да, я уже на фикбук выставила, так что пусть и здесь полежит.
Написано на заявку на Зайце-фест "DGrayMan. Лави|Линали. Линали обесчестил кто-то из Ноев. Сидеть на полу, обнимать ее колени. "Я обязательно отомщу, моя милая девочка. А пока поспи". Отрешенность Линали". Заявке не совсем соответствует, но заказчику понравилось) Немного измененный вариант.Воспоминания возвращаются медленно, с неохотой, накатывая волнами на разум. Голова гудит, будто с похмелья (хотя, может, не "будто"?), горло разрывает на части от боли, словно она проглотила горсть раскрошенного стекла. Тело ничего не чувствует, но это явно ненадолго. А ведь она даже глаз не открыла.
Раз – мы заключили перемирие с Ноями. У Комуи был дрожащий то ли от волнения, то ли от негодования голос, когда он говорил об этом. "Они играются с нами", — хотел добавить он, но эта невысказанная мысль и так висела в воздухе. На душе было гадко. "Без этого полугодового молчания мы станем трупами", — тихо заметил Бак. Отвечать что-либо было бессмысленно – все сами это прекрасно понимали. Слишком много людей потеряно в боях, еще больше раненых, и лишь самые сильные – или трусливые, которые в битвах прятались за спины товарищей, – еще могли создавать видимость армии.
Тупая, ноющая боль проходит от груди по рукам, до самых кончиков пальцев, которые то немеют, то горят. Неприятно.
Два – они устраивают в честь перемирия бал. И ты, Линали, на него пойдешь как одна из самых талантливых экзорцистов. Прости, Аллен под капельницей, Лави на задании, а Канда... сама понимаешь, не стоит его отправлять. Если что, Миранда...
"Все будет хорошо", — подумала она тогда и улыбнулась. Ободряюще, вселяя в сердце надежду. Ради этой улыбки Комуи и работает в Орден. "Пусть все отдохнут. Я справлюсь, не переживай".
Живот скручивает в болезненном спазме, но она даже не морщится – нет сил. Очень больно, почти невозможно терпеть. Почти.
Три – платье сидело, как влитое. Воротник под горло, тугой корсет, длинные рукава и пышная юбка в пол. Цвет – идеально-черный, как сама тьма. Дежурная фальшиво-приветливая улыбка. Когда веер прятал тонкие губы, они кривились, делая миловидное личико некрасивым. Ей очень хотелось просидеть весь вечер именно с таким выражением, но нельзя. Господин Рувелье запретил. А сам он, кстати говоря, не пришел. Вообще экзорцистов мало было – человек тридцать, не более. И держались они все кучками, обособленно, переговариваясь еле слышным шепотом и недоверчиво поглядывая по сторонам. Как и самой Линали, им совершенно не хотелось здесь находиться. Если бы не приказ сверху – ни один из них и в радиусе мили от этого здания не появился бы.
Зато Нои были абсолютно все. И неважно, что их всего тринадцать, не в количестве дело. Любой из них мог бы убить и сотню экзорцистов, даже не вспотев. По крайней мере, так иногда казалось самой девушке, однако она с завидным упорством отгоняла такие мысли.
Основную массу танцующих составляли никак не связанные с войной люди, которые даже не знали, по какому поводу проводится такой шикарный трожество. И не узнают никогда, думала Линали, прячась в тени колонны. Эта серая масса нужна для количества. И все.
Что же случилось дальше?
Дальше – пробел, который больше похож на психоделичный калейдоскоп. Все мелькало, смазывалось в одно яркое пятно. Страшно.
Ноги наливаются свинцом. На них нет сапог, она это точно чувствует.
Четыре – она кружилась в вальсе. Танцевать она умела, как ей казалось, довольно хорошо, но проверить свои навыки было негде и некогда. Это, если уж честно говорить, был первый бал в ее жизни. По такому-то поводу... Она больше ни за что не пойдет ни на один бал.
Линали согласилась на тот танец исключительно из вежливости – или из-за единственного бокала вина, предложенного услужливым официантом, приходит в голову. Тики Микк, подавая ей руку, улыбался приторно-сладко – так и хотелось заехать ему с размаху в челюсть. Но, черт возьми, нельзя. Поэтому она ответила ему точно такой же улыбкой и поднялась, кокетливо взмахнув ресницами. Она ведь прекрасно знает, насколько красива. Недаром же носит такие короткие юбки.
На них тогда весь зал смотрел. Линали кожей чувствовала на себе восхищенные взгляды мужчин и завистливо-злобные – женщин. Еще бы, сам маркиз Микк, предмет воздыхания женской половины Лондона, пригласил ее на танец. Но почему-то она никакой гордости не испытывала и во время вальса смотрела в сторону. Не столько потому, что так полагается, сколько из-за отвращения.
Танцевать ей понравилось. Даром, что вальсировала она с тем, кого ненавидит всеми фибрами своей души – ведь это именно он заставил Аллена страдать, именно он довел его до такого состояния. Бедный, бедный Аллен.
— Эта Ваша невеста, маркиз?
— Да я скорее голышом по Лондону пройдусь, чем соглашусь за него выйти.
Тики Микк был взбешен. Она ясно помнит его сверкающие от злобы глаза. Однако понять, каким образом из душного зала она переместилась в пустую холодную команту, отливающую синим, не получается.
А дальше... Дальше воспоминания обрывочны. Дальше контраст ледяной стены и разгоряченного тела. Дальше задранная юбка и блуждающие по телу руки. Дальше перекошенное от возбуждения лицо Ноя и его громкие, развратные стоны. Дальше легким не хватает воздуха, дальше слезы постоянно катятся из глаз, дальше ее еле различимый между всхлипами шепот: "Не хочу, прекрати, перестань, пожалуйста". И боль, пронзающая все тело и взрывающаяся в низу живота, боль, боль, боль...
В бульварных романах, которые продаются на каждом углу за пару пенсов, это называется незамысловатым словом "секс". Там пишут, что это невероятно приятно. Но Линали совсем не было приятно, совершенно. Ей было чертовски, просто чертовски больно. Казалось, что он ее порвет.
Тики Микк – "Удовольствие Ноя", однажды сказал Аллен. Значит ли это, что маркизу принесло удовольствие все то, что он с ней сделал? Наверно, да. Как же еще можно объяснить его широкую ухмылку, больше похожую на оскал?
А потом... потом появившийся из ниоткуда Лави. Но он опоздал, о чем ему тут же сообщил щурившийся, как объевшийся сметаны кот, Тики.
Линали никогда не видела Лави настолько злым, объятым яростью. Он был готов наплевать на временный мир и броситься на Ноя с голыми руками, она это чувствовала. Ей казалось, что ему было гораздо больнее, чем ей самой.
Но он крепко прижимал ее к себе, когда она сбивчиво шептала ему на ухо о том, почему нельзя нарушать соглашение о ненападении. Орден погибнет, мы слабые, власть так хочет, мне совсем не больно, ты устал, тебе надо отдохнуть, я хочу домой, не говори никому, просто забудь, ничего не было, мы слабые, ты же знаешь, мы слабые, слабые, слабые...
А потом резко замолчала, будто сломанная кукла.
Как раз пришло время уходить.
Орден, принесший столько страдания в детстве, тогда казался ей райским уголком. Линали сидела в мягком кресле, немигающим взором глядела в стену. Лави, верный и такой родной, сидел тут же, на холодном полу. Ей очень хотелось сказать ему, чтобы он поднялся – простудится, не дай бог, – но язык совсем не слушался. Только дрожащая рука лежала на его макушке, будто она собиралась его погладить, но – опять же – не могла.
— Линали, я обязательно отомщу, слышишь? Обязательно.
"Не надо, месть – это удел слабых, глупых или кровожадных людей, которые только повод ищут, чтобы убивать", — хотела сказать Линали. Но молчала. Даже не вздохнула.
Рука на голове дрожала сильнее, чем ей хотелось бы. Хотя, если честно, боль уже прошла, – или она перестала ее чувствовать? – просто она еще не отошла от шока.
Лави обнимал ее ноги и прижимался щекой к худым коленкам.
— А пока поспи, моя милая девочка. Спи.
У него был непривычно тихий, успокаивающий голос. Она хотела кричать о том, чтобы он никуда не уходил, чтобы не оставлял ее одну и, главное, чтобы никому не мстил!.. Но глаза закрылись, и она погрузилась в сон, как он и хотел.
Он никуда не ушел.
Через неделю этот инцидент сотрется из памяти – человеку свойственно забывать то, о чем не хочется вспоминать.
А когда она соберется с силами, преодолеет свою боль и откроет глаза, то увидит его умиротворенно-спящее лицо. И улыбнется.